Беляева Ольга - История консультанта как ресурс терапии

«Мы проживаем наши жизни из настоящего в будущее,

а понимаем их в обратном направлении»

(Кьеркегор)

Моя история! В голове калейдоскоп событий, встреч, счастливых и тяжелых моментов жизни, удач и поражений: первая любовь, первое свидание, замужество, рождение сына, смерть родителей и т.д. и т.д. Как много уже пройдено, сколько пролито слез, сколько было моментов радости, от которых захватывало дух, сколько было открытий и сколько тяжелых уроков. Каждое мгновенье для меня драгоценно и значимо. Сейчас, как никогда раньше, я понимаю, что в жизни нет ничего случайного. И думаю, что совсем не случайно я так долго шла к профессии психолога.

Перед этим было Свердловское театральное училище, затем год работы актрисой в театре юного зрителя города Владивостока. Что это было за время? Я узнавала себя, узнавала свои возможности и ограничения, училась быть открытой, практически обнаженной, в психологическом смысле этого слова. Работа актрисы очень сложна, прежде всего, тем, что ты постоянно находишься в ситуации сравнения, в ситуации оценки. Именно в этот период я, нет, еще не осознала, а почувствовала кожей, насколько я зависима от оценок окружающих меня людей, и как это мешает мне в тогдашней моей профессии, как это меня сковывает, и не дает возможности быть самой собой. В дальнейшем, уже учась на психологическом факультете и работая психологом, мне пришлось очень много размышлять на тему моей зависимости, много с этим работать и не могу сказать, что на сегодняшний момент этот процесс завершен.

Затем было замужество, переезд в Свердловск, рождение ребенка. Родившийся маленький человек, мой сын, очень сильно изменил меня. После стольких лет свободной и бесшабашной жизни я ощутила, какая ответственность теперь лежит на моих плечах, я почувствовала, с одной стороны, хрупкость, а, с другой стороны, какую-то совершенно иную перспективу жизни. У меня было время подумать, и, когда сыну исполнилось 2,5 года, я решила, что буду менять свою профессию. Уже тогда я очень хотела стать психологом, но в нашем городе не было психологического факультета, и я поступила в Университет на исторический факультет, о чем сейчас нисколько не жалею. Практически сразу я определилась с тем, чем я буду заниматься — это была археография (изучение древней русской истории по письменным источникам). Предметом моих интересов в Университете, а затем и в аспирантуре Сибирского отделения АН были старообрядцы. 12 лет я занималась изучением их мировоззрения, их культуры, в том числе и семейной, по сохранившимся источникам, но главное — общаясь с носителями этой культуры, которые до сих пор сохраняют свои традиции, даже если проживают, как они говорят «в миру». В этой работе было много интересного, увлекательного, но есть два момента, которые стали для меня ключевыми уже в настоящей моей деятельности психолога — это вопросы семьи и веры. Уже учась в аспирантуре, я три года подряд ездила в экспедиции в старообрядческие скиты, которые расположены в Туве на берегу Енисея. Никогда за 12 лет моей экспедиционной деятельности я не встречала такой организации быта, организации взаимоотношений, как в этих скитах. Практически это был образец, нет, не дореволюционной России, а России до раскола Русской православной церкви, т.е. XYII века. Для меня это был культурный шок, и первое, что поразило мое воображение, — это устройство семейной жизни в старообрядческой деревне, которая является как бы воротами в еще более отдаленные старообрядческие скиты. Каждый раз, перед тем как отправится в скиты, мы несколько дней жили в доме наставника (так у старообрядцев данного направления называется глава местной церкви), и имели возможность наблюдать изнутри жизнь этой семьи. Когда мы приехали в первый раз, то глава семьи проживал вместе со своим младшим сыном, его женой и их маленьким сыном, которому в то время было 4 месяца. Его жена год назад умерла, а трое старших сыновей с их семьями жили отдельно. Несмотря на раздельное проживание старших детей, создавалось полное ощущение, что живут они все вместе, настолько четко распределены были между ними обязанности, каждый знал, что ему нужно делать и за что он отвечает. Такие понятия, как перевернутая иерархия, коалиции, несбалансированность ролей, наличие аутсайдера или манипуляции просто не применимы к данной семье. Было очевидным, что стратегическое управление семьей принадлежит мужчинам, но в тех делах, за которые отвечают женщины, а это ведение хозяйства, в том числе распределение домашних обязанностей, воспитание детей, организация религиозных ритуалов, они становились главными, и мужчины безропотно им подчинялись. И ни какой борьбы за власть, ни каких проблем эмансипации, все очень естественно и органично. Еще одним необычным явлением для меня были дети. Они были очень естественны, причем, естественность их была как во время обычных детских игр и шалостей, так и во время послушания старшим, и не важно кто этим старшим был — их родители, их дед, их дяди или тети, или просто жители деревни. Как только к детям подходил взрослый человек и просил их выполнить ту или иную работу, они тут же бросали свою игру и с таким же довольным видом с каким они только что играли, начинали ее делать, и не было даже намека на какое то недовольство, на какие то капризы. За три дня, которые мы находились в гостях у наставника в первый свой приезд, мы ни разу не слышали, как плачет его четырехмесячный внук. Он спал, ел, улыбался, гулил, но никаких слез. Причем, я не могу сказать, что его мать была рядом с ним неотлучно. Каким то образом ребенок оказывался в поле зрения всей семьи, каждый знал, когда к нему надо подойти, когда взять на руки, когда поменять пеленку. И все это естественно, без всяких просьб и пожеланий. Разве может в такой семье вырасти невротик, я уже не говорю о шизофренике? Для этого просто нет почвы. Конечно такая семья это недостижимый идеал для нашей современной культуры и даже для тех старообрядцев, которые проживают в обычных деревнях и городах, но то, что такие семьи существуют, и я имела возможность к этому прикоснуться, стало очень важным для меня. Как жаль, что в то время я не имела тех знаний о семейной системе, которые есть у меня сейчас, как много важных вопросов я не задала этим удивительным людям!

Был еще один очень важный для меня урок, который я получила в этих экспедициях. Он касался веры. Для меня этот вопрос всегда был очень непростым. С одной стороны, я считала себя человеком верующим, но верующим как-то по-особенному, не так, как предписывает официальное православие. Для меня всегда этот вопрос был очень интимным, и Бог у меня был свой. С другой стороны, постоянно возникал протест против директивного понимания Бога официальной церковью, против черно-белого мира, мира добра и зла, тем более, что, занимаясь религиозным мировоззрением я прекрасно понимала — многое из этого понимания основано на амбициях и борьбе за власть. Эта амбивалентность моего отношения к Богу и вере продолжалась до тех пор, пока я не встретила в скитах истинно верующих людей. Скит — это старообрядческий монастырь, живущий по своему монастырскому уставу. Появились данные скиты в середине XYIII века в связи с гонениями патриарха Никона на Кержанских старообрядцев (Нижегородская область). Всего по руслу Енисея существует 5 скитов, примерно в 7-10 километрах друг от друга, все скиты женские, один из скитов считается центральным — в нем мы и проживали. Первое, что меня поразило, — это удивительная открытость монахинь. Мы привыкли к тому, что старообрядцы живут очень закрыто и весь мир у них делится на своих и чужих, здесь же этого не чувствовалось совсем.  Это была не просто открытость, это было абсолютное доверие, которое не нужно ни чем заслуживать. С каким интересом они слушали наши рассказы о том, что происходит в мире, и не было даже намека на то, что они кого-то осуждают. Они не пытались нас обратить в свою веру, они просто были рады нашему появлению. Это был удивительный урок принятия, принятия нас такими, какие мы есть, принятия мира со всеми его особенностями. В том, что это не иллюзия, я убедилась, когда матушка Феофила рассказывала мне о женщине, проживавшей у них в связи с тем, что «в нее вселился бес». Традиционно, отношение к черту, дьяволу у церкви резко негативное, с ними нужно бороться, их имен нельзя произносить в слух. Здесь же, передо мной предстала совершенно иная картина. Женщина, в которую, по ее словам, «вселился бес» чревовещала, происходило это во время службы в церкви, она начинала ругаться, бить себя и окружающих. В один прекрасный день матушка Феофила начала разговаривать с этим бесом и он ей начал отвечать. С каким светлым лицом и с какой любовью она мне рассказывала об этом, как будто речь шла не о бесе, а о ее любимом, несколько непослушном, маленьком внуке. Она выяснила, что он еще подросток, что он вселился в эту женщину, т.к. она очень добрая и его не обидит, что ему будет очень жаль, если она умрет, он будет очень сильно плакать… Это была настоящая терапия и женщине становилось легче, она возвращалась в свое обычное состояние. Для матушки Феофилы мир не был разделен на хорошее и плохое, на добро и зло, это был просто мир, который создал Бог, и все в нем благо.

Еще один урок, который был мне подарен этими людьми, касался отношения к боли и человеческим страданиям. Енисей является горной рекой, и практически не содержит в своих водах, такого важного элемента, как йод. Естественно, что все жители, проживающие в этой местности,  страдают заболеваниями суставов и щитовидной железы. Не избежали этого и монахини. Так как лекарств они не принимают, а единственным лечением для них является молитва, то все боли они переживают такими, какие они есть. Как-то утром, ко мне зашла одна из матушек и сказала, что наставница этого монастыря матушка Александрина не сможет со мной побеседовать, т.к. она очень больна, у нее опухли ноги, и она не может встать, а через 2 часа ей нужно служить литургию. Первой моей реакцией было желание помочь матушке, я тут же предложила себя в качестве сиделки, но была очень спокойно, но твердо остановлена. Мне было сказано, что матушка ни в чем не нуждается и единственно, что ей необходимо — это побыть со своей болью одной, дословно «поговорить с Богом о том, что важное она должна еще сделать сегодня». Это было сказано с таким уважением к человеческому страданию, что мне стало стыдно за свой невольный порыв. Откуда взялся этот стыд? Ведь казалось, что я была искренна в своем желании помочь. Осознание пришло позже. Да, я действительно хотела помочь, но, кроме этого, я хотела казаться хорошей, и, как это не прискорбно, хотела быть, на какое то время, выше матушки, быть ее благодетельницей. При этом я совершенно не учитывала, а нужно ли это ей самой? Меня грела мысль моей «значимости», моей «жертвенности». Это было нарушение границ, и нарушение еще чего-то очень важного для каждого человека — уважения к его собственному жизненному пути, его страданиям, на которые я не могу повлиять. Это осознавание мне очень помогло в моей работе с детьми, оставшимися без попечения родителей. Судьбы этих детей были настолько тяжелы, а перспектива их существования в Детском доме так безрадостна, что если бы не уважение к их личной судьбе, то эмоциональное выгорание мне было бы гарантировано уже после нескольких месяцев работы. Постепенно я пришла к мысли о том, что я не смогу помочь этим детям стать более счастливыми, я даже не смогу поднять их самооценку или изменить их отношение к окружающему миру. Единственное, чем я могу им помочь — это фактом своего существования рядом с ними какое-то непродолжительное время в их жизни. И если я буду искренна, то, возможно, наше взаимодействие станет для них каким-то необычным, может быть даже увлекательным, путешествием в мир, где существуют другие правила, где можно рискнуть быть самим собой и не чувствовать себя за это виноватым. И для меня не важно, пригодится ли им этот опыт в дальнейшем, вспомнят ли они когда-нибудь о нем? Может быть да, а может быть и нет. Главное — это все, что я могу им дать, и только это является сферой моей ответственности.

И снова о вере. Матушка Феофила была ответственна за периодическое посещение всех скитов, т.к. другой связи между скитянами просто не было. Однажды она мне сказала, что любит это делать ночью. Я образно представила ночную тайгу, опасные тропы, которые иногда проходят прямо по краю скалы, реальную возможность встретить медведя или, что еще хуже, стаю волков или диких кабанов, которых в местных лесах в избытке и задала естественный для меня вопрос: «А Вам не страшно?» Этот вопрос был естественным для меня, но оказался странным для моей собеседницы. Она посмотрела на меня своими синими, полными любви глазами и совершенно спокойно сказала: «А кого мне бояться? Ведь Бог всегда со мной». Это было совершенно непостижимое для меня доверие к миру и совершенно непостижимая вера в Бога, которая дает возможность человеку быть по настоящему свободным.

В моей истории было еще очень много интересных встреч, счастливых и трагичных моментов, поучительных уроков, и, уже осознанно поступив на психологический факультет НГУ, я пребывала в иллюзии, что уж с моим то жизненным опытом, с моим желанием помогать людям, я непременно и очень быстро стану отличным специалистом. Иллюзии разрушились очень быстро, практически с первых дней занятий, которые начались с тренинга личностного роста. Я начала осознавать, что мой жизненный опыт далеко не всегда является ресурсом, а иногда совсем наоборот, что я недостаточно знаю себя, и далеко не всегда пребываю в контакте с собой, что мое детство не было таким счастливым, как казалось раньше, а мои отношения с родителями были далеко не безоблачными. Я обнаружила в себе массу вещей, которые потрясли меня. Оказалось, что я могу быть злой, завистливой, жадной и что я редко помогала людям абсолютно бескорыстно, как это мне казалось раньше и.т.д., и т.д. Как же я жила до этого? И что значит, в таком случае, мой жизненный опыт? Я задавала себе эти вопросы, и у меня всплывал образ контурной карты, на которой есть параллели и меридианы, есть пунктиром отмеченные дороги, есть старые и только что строящиеся здания, изредка встречаются светлые, яркие ландшафты, но, в основном, все смутно, не проявлено, тревожно.

«Земную жизнь, пройдя до середины,

Я оказался в сумрачном лесу…»

Я очень быстро начала работать, практически с конца первого курса своего обучения, сначала методистом в Психологическом центре, а затем и психологом. Я очень благодарна тогдашней своей руководительнице, которая просто выпихнула меня к первому клиенту, сказав, что «пока ты сама не начнешь делать ошибки и учиться на них, ни какое образование тебе не поможет». И она была права. В своем неистовом желании «помочь», «спасти» я совершила, наверное, все ошибки, которые только может совершить начинающий психолог. Сколько было страхов! Страх собственной некомпетентности, страх навредить клиенту, страх быть отвергнутой клиентом, быть неодобряемой профессиональным сообществом. Было много вопросов: а смогу ли я, а имею ли я на это право? Я много читала, и каждая прочитанная книга становилась в тот период для меня Библией, и каждый клиент рассматривался сквозь призму, вычитанной мной теории. Я подражала Великим мастерам, своим педагогам, в этой работе было все, кроме меня самой. А это страшное слово «проекция»! Я боялась его как огня, мне казалось, что любая моя мысль, любое мое чувство, возникшее во время консультации и, не дай Бог, высказанное клиенту, будет насилием, навязыванием моей точки зрения, моей «проекцией», не имеющей ни какого отношения к личности клиента. Мне казалось, что я не просто связана по рукам и ногам, но еще сверху придавлена плитой, которая не дает мне просто быть в процессе терапии, что я каким то образом должна исключить свою личность из этого процесса. Я была как хирург, на операционном столе которого лежал страдающий человек; хирург, который прочитал много литературы, теоретически знал, что нужно делать, но у него не было ни одного инструмента, чтобы провести эту операцию. Чувство беспомощности, наверное, было тогда основным для меня в моей работе.

Наверное, это был закономерный этап моего становления, и конечно я не могла исключить себя из процесса терапии, для этого мне нужно было просто умереть. Но осознавание того, что именно я со своим жизненным опытом, своим мировоззрением, со своими чувствами, своими страхами являюсь основным инструментом терапии, пришло значительно позже, хотя теоретически я это знала всегда. Это мое осознавание совпало с началом обучения семейной терапии. Не знаю, что было первичным, моя ли готовность включать себя в процесс терапии или целостность, структурированность системного подхода? Думаю, и то и другое одновременно. Когда произошел этот скачек от полного хаоса к робким попыткам осознанности? Я помню, как я ощутила это на физическом уровне. В начале моей деятельности я вдруг почувствовала, как нарастает моя тревожность, я стала бояться ходить поздно вечером, я обходила скользкие участки дороги, боясь упасть. Для меня это ощущение было новым, т.к. я вообще не из трусливых, да и телом своим владею достаточно хорошо, в силу длительных занятий спортом. Была какая-то общая неустойчивость и неуверенность. И это продолжалось достаточно продолжительное время, пока вдруг я не очнулась на темной безлюдной зимней улице и не поняла, что я не испытываю ни какого страха, что я иду, напевая какую-то привязавшуюся ко мне мелодию, и не обхожу мимо ни одного скользкого участка, чтобы по нему не прокатиться. Я понимала, что эти изменения не произошли одномоментно, что это был путь, который я прошла, не замечая его этапов, и на сколько он был бы проще, если бы я более внимательно прислушивалась к себе. С этого момента я стала очень серьезно относится даже к самым минимальным положительным сдвигам, происходящим в жизни моих клиентов, стала акцентировать на этом их внимание. Я делала это и раньше, но это было как бы в рамках техники и не проходило через мой жизненный опыт. А мой жизненный опыт подсказывал мне, что к изменениям, личностному росту человек идет зигзагами, то продвигаясь вперед, то отступая, и что окажется тем пусковым механизмом, который сдвинет дело с «мертвой точки», предугадать очень сложно. Для меня это часто были не какие-то важные слова значимых для меня людей, а порой случайно брошенная фраза не слишком знакомого мне человека или мысль из уже не раз прочитанной книги, которую я раньше не замечала. Должно было многое произойти, чтобы эта мысль или эта фраза стали для меня Фигурой. Размышляя над этим, я стала ценить индивидуальный темп моих клиентов, с которым они продвигаются, уважать их сопротивление и даже уход из терапии. Я перестала воспринимать это как свою неудачу. Более того, сейчас мне кажется, что «плохой» терапии вообще не существует, если принять за аксиому фразу, что «жизнь сама по себе терапевтична». Качество этой терапии, конечно, может быть разным. Я все больше и больше понимаю, что зависит оно от осознанности, причем осознанности не вообще, а в момент терапии. Может быть, это прозвучит эгоистично, но для меня в данный момент стало самым важным то, что чувствую я, общаясь со своими клиентами, что происходит в это время со мной. Так, внимательно наблюдая за своим состоянием на одной из сессий, я впервые очень ярко осознала, что такое перенос и контр перенос, хотя, конечно же, раньше много об этом читала и, как мне казалось, обращала на это внимание. Но на этой сессии я как бы вновь пережила свой старый родительский опыт, свою авторитарность по отношению к собственному сыну и свое желание его изменить и «наставить на путь истинный». Но самое главное я поняла, как перенос и контр перенос может повлиять на ход терапии, если он не просто обсуждается, а как бы совместно переживается с клиентом. У меня также появился свой маркер, по которому я могу судить о том, что происходящее на сессии затронуло лично меня, какие то мои не решенные вопросы — это продолжение сессии после сессии. Причем, я не просто продолжаю думать о том, что происходило во время встречи с клиентами, я реально продолжаю вести с ними диалог во внутреннем плане. Проанализировав это явление я поняла, что диалог я веду не с клиентами, а сама с собой, какая то часть моего Я спорит с другой частью моего Я. Так, постепенно, я учусь быть в контакте с собой, а, соответственно, и в контакте с клиентами, поскольку трудно представить терапевта, который чувствует клиентов, но не понимает, что происходит в это время с ним. Именно так я вновь проживаю свой жизненный путь «от настоящего к прошлому», и именно это проживание является для меня ресурсом в терапии.

Когда-то у меня была любимая фраза, сказанная Экзюпери: «Самая большая роскошь в жизни — это человеческое общение». Сегодня я перефразировала эту фразу, и она стала моим кредо: «Самая большая роскошь в жизни человека — это возможность быть самим собой». Пока я только учусь этому, и надеюсь, что буду учиться всю свою жизнь, т.к. процесс этот бесконечен.