Полянская Елена - Танец в чадре и в бикини: в семье и в консультировании

Из личной истории - когда мне было 4 или 5 лет, к моим родителям подошла знакомая женщина и, широко улыбаясь, что-то им говорила, восхищалась чем-то, а потом наклонилась ко мне и что-то спросила. Я не помню, о чем она спрашивала, но хорошо помню свое недоумение и изумление. Мне было совершенно непонятно, зачем эта женщина наклонилась ко мне, но при этом не видит меня, спрашивает то, что ей совсем не интересно, общается с моими родителями, но говорит о том, о чем ей не хочется. Я ей не стала ничего отвечать, и папа потом спросил, почему же я не стала разговаривать с такой замечательной женщиной? Я молча слушала отца и не понимала – почему взрослые задают вопросы, ответы на которые им не нужны? Почему мой отец, который мне казался самым умным на свете, не понимает, что эта тетя, может и хорошая, но для чего мне ей отвечать на вопрос, который ей совершенно не интересен? И почему тетя спрашивает то, что ей не нужно, и не спрашивает то, зачем подошла? А ведь подошла она явно со своим каким-то интересом, о котором не сказала ни слова. Слово «неконгруэнтность» мне тогда было неизвестно, как и слово «циркулярность», но было детское удивление от непонимания взрослыми очевидных вещей. Почему мои родители ссорились и не могли понять сторону другого, каждый считал себя правым, и не видел правды другого? Думаю, что интерес к психологии рождается из интереса к себе.

Мне интересно, откуда во мне есть воспоминания, которых, как будто, не может быть – из очень раннего детства. Помню, как меня кормила грудью мать, а я смотрела на улыбающегося отца. Помню его лицо, как он стоял, как цокал языком, как падал на него свет из окна, а мать ему говорила что-то о том, что ему надо перестать меня отвлекать от важного процесса кормления и уйти. Я не помню слов, может быть я их тогда еще и не знала, но помню ощущение от ситуации, ясность происходящего, очевидность настроений, побуждений и желаний родителей. Еще мне интересно, откуда берется ощущение дежавю. Однажды с мужем мы пришли смотреть нашу первую студенческую съемную квартиру в городе, в который мы только переехали. Я никогда не была ни в этом городе, ни в этом доме, но заходя туда, вдруг «вспомнила», что за перегородкой в комнате есть маленькая дверца с замочной скважиной. Я зашла в комнату – дверца была, именно такая и в том месте, как представилось. Объяснения про очаги возбуждения в височной области, как причины таких явлений, меня почему-то не удовлетворяют. Интересна природа снов, в том числе и тех, которые называют «вещими», иногда такое со мной тоже происходит. Мне интересны любые факты и явления, которые имеют отношение к области функционирования психики и взаимоотношений людей. Иногда пишут, что этот интерес свойственен всем женщинам.

Но вот способность видеть разную правду, мне кажется у меня осталась. И когда у меня возникает столкновение интересов с кем то, я понимаю и интерес и мотивы другой стороны, даже если это идет вразрез с моим содержанием. Иногда это помогает в жизни – не конфликтовать, строить дружеские контакты, и просто в работе – оставаться нейтральной, не затрачивая на это дополнительной энергии. А вот безошибочному умению видеть неискренность – я теперь учусь заново – у детей, у клиентов и у животных.

С утратой детской интуиции в ощущении и восприятии мира и окружающих, пришла способность к осознаванию – тоже какая-то очень моя. Любой момент жизни, даже не имеющий прямого отношения к психологии, меня интересовал именно с точки зрения психологической подоплеки. Когда я читала в юности папины журналы «Технику-молодежи» и «Науку и жизнь», меня невероятные факты и технические достижения впечатляли только с точки зрения многообразия мира – я оттуда выносила идею о том, что нет невозможного, нет невероятного, есть в этом мире та реальность, которую ты можешь себе позволить видеть. Реальность может быть любой и превосходить самые смелые ожидания и почти никогда не вписывается в двумерный формат «хорошо-плохо».

Еще помню громкое дело про маньяка Чикатило. Больше всего меня поразил факт, что получить признательные показания этого человека смог только психолог, следователям Чикатило так ни в чем и не признался. Более того, психологу удалось увидеть человеческое лицо даже в этом страшном феномене, и увидеть те страдания, которые когда то были получены мучителем и в такой форме отданы миру. Помню, тогда я восхитилась работой психолога, которому подвластно, как мне казалось, такое чудо – понять и раскрыть душу того, кого понять простым человеческим умом почти невозможно.

В нашей мальчиковой семье, я росла и выживала в мужском мире. Я помню отца, своих 2 взрослых братьев, которые старше меня на 14 и 16 лет, дядю (у моего отца было 3 брата) и изредка, как декорацию – мать, которая нечасто бывая дома, проводила свое время молча, и очень редко бабушку, которая приходила иногда в гости. Бабушку я помню по одной фразе, которой она меня удивила: «Если на зло отвечать злом, злу не будет конца». Я, помнится, с ней спорила, и доказывала, как она не права. А бабушка то была права, жаль, что это выясняется ближе к возрасту бабушки.

Сейчас мне часто дают обратную связь про «не нейтральность к мужчинам», на это у меня обратное чувство – скорее не нейтральна я могу быть к женщинам. Иногда ловлю себя на том, что с женщинами я жду подвоха и конкуренции, может быть потому, что это то, что делала моя мама. Мужчины для меня более безопасны, поэтому я с ними не нейтральна, а скорее расслаблена и чувствую себя на своем поле. Это неотъемлемая часть моего мира, в котором я росла - меня воспитывали отец и братья. При мне обсуждались совершенно по-мужски какие-то события, факты. Меня учили стирать отец и брат, я до сих пор «по-мужски» выжимаю белье (об этом мне, кстати, сказал кто-то из женщин уже во взрослом возрасте). На все вопросы, включая отношения полов, мне тоже отвечали отец и братья. Я гораздо проще отношусь к тем вещам, перед которыми у женщин стоит барьер недоговоренности. Это то, что мне помогает, и вместе с этим, возможно, я утрачиваю часть возможности сделать мужчину тоньше, потому что я их принимаю с их правилами и не очень знакома с правилами, которые девочкам рассказывают в детстве мамы. Иногда мне кажется, что благодаря этому, я проще, прямее и рациональнее, чем среднестатистическая женщина, что, впрочем, иногда мешает.

Вместе с этим вокруг меня достаточно женщин, которые не рождают стремления с ними соперничать. Обычно это те, кто вызывает уважение, восхищение и дружеское участие. Я умею любить женщин – часто любуюсь ими, особенно теми, которые умеют или обладают тем, что мне нравится или хотелось бы иметь – грацией, умением общаться, работать, одеваться, преподносить себя, быть живыми и неискусственными. Себя я благодарю за то, что мне не мешает восхищаться людьми понимание их несовершенств, недостатков, неуклюжих поступков. Промахи и просчеты – это часть чего-то целого, которая может иметь разные оттенки при разном освещении и другие, неочевидные части – точка зрения, как известно, зависит от угла наблюдения. Свойство видеть мир в многоцветии и объеме спасает меня от разочарований в других и в себе. Эта моя часть очень созвучна с постулатами системной семейной терапии и помогает в работе.

Есть еще один пласт моей жизни, который отразился на моем становлении как психолога – это опыт медсестринской работы. Несколько раз переезжая, так получилось, что я работала в разных стационарах – с детьми и взрослыми, в маленьких районных больницах и крупных региональных центрах разных профилей: ЛОР-стационаре, в терапии, детской кардиоревматологии, дерматовенерологии. У медсестры есть уникальная возможность – она близка врачу и больному одновременно и может иметь опыт работы в разных областях медицины. Обычно врачи лишены такой возможности – видеть разноплановых больных, врач находится в рамках узкой специализации и по специфике деятельности несколько дистанцирован от больного. Этот опыт дал мне очень много – приходилось видеть как по разному умирают и выживают взрослые и дети; как не всегда зависит исход и течение болезни от лечения и врача; как по-разному реагируют разные люди на одно и тоже действо; как иногда умирают от бронхита и выживают с онкологией. Как мало и много одновременно зависит от человека, и как непросто понять – что же первично психический статус или физический и очень трудно или невозможно многое объяснить только с рациональной точки зрения. На эти вопросы я тоже отчасти получила в системном подходе ответы (и новые умные слова: трансгенерационные механизмы, реципрокная связь – когда механизмы взаимодействия – одновременны и взаимообусловлены, как шестеренки в часовом механизме, нельзя выделить ту, которая начала двигаться первой).

Возможно, мои родители мне очень помогли тем, что крайне мало занимались тем, что называется «воспитание». Я поздний ребенок, родители мои были в возрасте, сильно заняты своими внутренними проблемами, крайне мало озабочены тем, что я делаю, что ем, во что одета и куда пошла. Отсутствие внешних запретов имеет 2 стороны – это свобода и самостоятельность, но и отсутствие чувства защищенности. С одной стороны, я внутри себя слышу свое собственное Я и понимаю, где то, что нравится мне, а где то, что нужно от меня другим. Мне не мешали быть собой, и я легко принимаю чужую свободу и инакость. Моим мыслям и поступкам не мешает голос родителей «этого нельзя» и «этого не может быть», но часто мне не хватает каких-то внутренних ограничителей, которые, видимо, ставят родители в детском возрасте. Не хватает определенности и чувства внутренней защищенности. Моя нелегкая задача – поиск баланса между этим внутренним свободным течением и берегами, плотинами, и водохранилищами, о которых мне приходится заботиться самой. Может быть за этим балансом в конструкте «Я и Мир», в надежде на то, что именно он позволит найти себя, приведет к гармонии и даст возможность делить это с другими, я и пришла в психологию? Кстати, если о танце – то баланс – это основной навык или ощущение, без которого не может быть танца.

Если бы я представляла, например, ИИСТ в виде танца – то это было бы нечто камерно-сценическое, скорее, с ирландскими мотивами, где музыка напоминает величественное органное звучание, зрители поражены, оглушены и заворожены, сидят близко, но непременно в зале, ниже сцены и никогда на сцене, а танцоры – сосредоточены и нордически сдержанны. То, что они выражают своим танцем – имеет силу, отношение к общественным ценностям, дает ощущение значимости, чего-то непреходящего. Одновременно, как все величественное и значимое, стоит на почтительном расстоянии от глубинной сокровенности, которая танцует под флейту и не на сцене; и от сермяжной правды, той, которая танцует в рубище, без костюмов, и, скорее, в хороводе, под простую свирель.

Если представить, например, арттерапию в виде танца – то это нечто среднее между танцем шамана под бубен и кружением матери с младенцем под колыбельную (последняя часть, скорее от психоанализа и вносит свои ноты в любое психотерапевтическое направление). Этот необычный танец вводит в такую глубину чувств и слияния с собой истинным и единению с Вселенной, что иногда теряешь ощущение реальности – где ты, где вселенная, что из твоих ощущений твое, что твоих родителей, а что – вообще не имеет отношение к физической реальности и уже, может быть, оторвалось от нее и всего лишь плод трансового состояния, подвластного бубну.

Себя я представляю как румбу, может быть кубинскую – когда чувственность прорастает под палящим солнцем, невзирая на бедность породившей ее страны, а может быть и благодаря ей. Только сочетание бескрайних белых пляжей Варадеро у океана и нищих кварталов разбросанных городов, тирана-свовбодолюбца у власти и детской непосредственности и южной лености кубинцев, их тесно спаянной открытости и крепкой внутренней скорлупы – могло породить это действо – рубму. Этот танец откровенен и закрыт одновременно, он обещает больше, чем дает и манит и отталкивает одновременно своей импульсивной непредсказуемостью. Румба более откровенна и правдива, чем, например, классический английский вальс (хотя эти танцы изначально имеют общий смысл), и в этом ее и привлекательность и ограничение. В народном исполнении румба даже груба и, наверное, мало уместна на приеме у английской королевы, но, думаю, это не только ограничение румбы, но и некоторое ограничение английской королевы. Мне здесь видится зона их обоюдного роста - да простят меня монархи за самоуверенность – румбе можно надевать европейские одежды и продолжать быть чувственной сдержанно и не напоказ. Ну, а английской королеве, иногда, может быть без короны и не на приеме, неплохо видеть нечто, что не вписывается в дворцовый этикет, но, тем не менее, имеет место быть в этой жизни. Хотя английская королева, думаю, с этим разберется без моей помощи.

Но даже самое лучшее и профессиональное исполнение известных танцев – это добротная, качественная, но копия. В бальных танцах есть такое понятие как «классическое исполнение» и «техническая интерпретация». Классическое исполнение, или канон исполнения движения – это то, что высокая комиссия, когда то давно сочла гармоничным и соответствующим эталону. Есть варианты классического исполнения – их создают лучшие пары, внося в эталон свой характер – и тогда несколько лет танцевальный мир исполняет танец, подражая манере этой пары, считая это модным и профессиональным. И всех оценивают на соответствие этим представлениям, до тех пор, пока не появляется пара, которая взрывает танцевальный мир новой интерпретацией - танцует не по чужим стилевым отклонениям, а предъявляет миру нечто свое, созданное их уникальностью. Такие пары всегда рискуют – у них выше шанс стать аутсайдерами еще на отборочном туре, но, если музыка живет у них внутри и танец рожден душой, есть шанс стать первыми и их канон станет общепризнанным, и уже по их технике будут создавать новые правила. Только соблюдая правила и качественно им следуя, невозможно создать ничего нового, чистый интеллект не порождает великого или гениального – все экстраординарное рождается душой. Как таблица Менделеева – приходит во сне, когда отступает контроль.

Что такое для меня танец в чадре? Это умение показать красоту и грацию, не открывая лица. Искусство, которым я пока только пытаюсь овладевать. Это нечто, что когда-то казалось несвободой, символом рабства и покорности женщины Востока, и только с возрастом стало приходить осознание глубинного смысла восточного танца в чадре (ну не совсем чадре, ну да это детали), его мудрости и высшего смысла. Смысла тайной власти женщины, которая может использовать свою необыкновенную силу, не раскрывая инкогнито, и демонстрируя только покорность и слабость. Это игра глаз, которые могут сказать все и при этом ничего. Это сила женщины, которая может выиграть у мужчины, только проиграв ему. И в этом искусстве баланса, в умении отдав, получить все и даже больше – загадка востока и восточной женщины. Возможно, это умение сказать - не сказав, дать почувствовать - не прикоснувшись, открыться – не открыв лица - квинтэссенция семейного терапевта, который может коснуться чего-то сокровенного, не сказав об этом ни слова.

Танец в бикини мне представляется в разных вариантах – у костра в набедренной повязке под звуки барабанов, у шеста в стриптиз-баре, в постановочном танце в спортклубе, в спальне при тусклом свете луны в окно, на пляже с друзьями в лучах падающего в море солнца, в центре города в фонтане - как вызов маме, соседям и себе самому. В любом случае – бикини мне представляется не самым удачным вариантом танца, потому что уже нет тайны, спрятанной в складках одежды и еще нет свободы от покровов. Мне ближе подобранный к обстановке костюм или полное обнажение, в этих вариантах есть определенность. Бикини уместно там, где необходима иллюзия и неопределенность, создающие напряжение непредсказуемости. Думаю в использовании этого костюма в танце и жизни важно соблюдать некие критерии – уместность, осознанность для чего и зачем, чувство вкуса и меры. В любом случае, если эта форма одежды наполнена достойным содержанием – то отчего бы не использовать и такой вариант. Другая часть танца в бикини – зрители. Красота, как известно, в глазах смотрящего, а смотрящие могут иметь разное представление о прекрасном. И здесь снова встает вопрос баланса личной свободы и представлений зрителей об уместности, которые могут сильно варьироваться в зависимости от личного опыта, воспитания, убеждений. Иранские женщины считают распутными азербайджанок, потому что они обнажают кисти рук и голени ног. Азербайджанские женщины негодуют о распущенности нравов россиянок, которые своими нескромными одеждами смущают взоры правоверных мужей. Русские женщины плохо понимают африканские племена с их нравами «кто кого поймал, тот того и муж». В танце в бикини или без оного, видимо, важно сохранять связь с местом, временем и составом зрителей – то есть с реальностью.

Ощущение себя как части целого – дает чувство защиты и поддержку, но каждая индивидуальность при этом утрачивает часть уникальности и свободы. Парить в свободном полете небезопасно – эгрегор сообщества, чьи правила попраны, мстит отвержением. Но если вдруг случилось чудо и полет воплощает единение души и разума, то безликий дух сообщества может поменять свое исполнение танца на новый стилевой лад. Тогда может быть получится танцевать у королевы на приеме в бикини, чадре или набедренной повязке – и это будет не вульгарно, а стильно.

Первое чему учат любую бальную пару – это взаимодействию, которое созвучно системным законам. Всегда ведет партнер, партнёрша следует его сигналу с отставанием на доли секунды. Он инициирует действие, следит за внешними границами пары, за положением на паркете и определяет, куда пара движется. Партнерша – это украшение пары, она следует за партнером и наполняет танец внутренним глубинным смыслом. Так просто и в то же время сложно – есть гласные правила, а есть негласные. Основные правила умещаются в 2 предложениях, но умение взаимодействовать пара оттачивает столько, сколько существует как пара, от их взаимодействия зависит гармония танца.

Нарушения гармонии в паре в жизни и в танцах обычно растут из нарушения коммуникаций, иерархии, структуры или имеют трансгенерационные корни. Если нарушаются коммуникации и партнеры не могут договориться – танца уже нет, есть хаотические, неудобные обоим телодвижения. Для эффективной коммуникации в паре устанавливается телесный контакт, дистанция, система знаков. Нарушение иерархии, структуры системы, если, например, вдруг партнерша решила вести танец, ведет к дисфункции: танец теряет четкость, конструкт и ритмический рисунок. Если партнерша не умеет быть ведомой или партнер не принимает ответственности за пару – теряется доверие и ясность в танце.

-гипотеза о триангулированном в супружескую пару ребенке (и любом другом триангуляторе), который регулирует дистанцию в паре – это пасадобль. Пара в состоянии сдерживаемой страсти вдвоем, но незримо присутствует третий – попеременно бык или плащ. Тореодор – всегда тореодор, партнерша может быть в процессе танца то быком, то плащом. Когда она в одной роли, вторая роль как будто уходит в тень, но она незримо присутствует и влияет на все действо: сюжет, динамику, дистанцию. Есть незримый бык, который делает танец страстным, наполненным и цельным, позволяет паре регулировать накал страсти в сюжете и дистанцию – то отдаляться, то приближаться друг к другу. Терапевтичным для гармоничного танцевания является осознание парой геометрии фигур танца и их сюжетного смысла и своей роли в этом. Обычно танцорам для построения танца достаточно понимать – смысл танца, композицию, репертуар ролей, знать незримых участников и их функции. То, что делает терапевт в сессии и тренер в танце – сделать явным тайное взаимодействие и открыть его смысл, тогда пара осознанно может строить рисунок своего неповторимого танца.

-циркулярная последовательность – это свойство любого танца, но в пасадобле она особенно наглядна: начальные такты (восьмерки) танца с постепенным нарастанием эмоциональной силы, ростом напряжения до точки эмоционального пика, который обычно выделяется особым музыкальным ритмом и эффектным выпадом. После красивой, яркой позы – наступает пауза и следующий виток танца – от нарастающего выхода с постепенным ростом напряжения и так далее до завершающей фигуры, напоминающей скульптуру.

- трансгенерационная тема отлично отражена в вальсе – классическом, английском. В любом современном исполнении этого танца видно влияние предыдущей истории – английская церемонность и некоторая чопорность минувших веков. Вальс умеет сочетать легкость и консерватизм одновременно – из 33-х элементов классического вальса, пришедших из прошлого, создается современная уникальная история пары. В этом танце – связь поколений особенно очевидна – вариаций множество – но все они только из прежних элементов, они могут быть очень динамичны – но в трехтактном ритме.

Любой танец рождается из потребностей души, контекста исполнения, аккомпанемента, наличия партнера\ов, потребностей зрителей, особенностей костюма и еще много чего. Выбор танца в семье, терапии и любом другом месте обусловлен для меня, прежде всего моими потребностями, желанием, целесобразностью, наличием музыки (контекста) и партнера\ов, если танец не соло, зрителей ... Мои личные предпочтения –пробовать разные варианты в разных местах, мешать несовместимое, узнавать новое, видеть иное.

В этом месте мне вспоминается отрывок из фильма «Мэри Поппинс», где мадам Корри дает урок танцев Джейн и Майклу: «Запоминайте цыплятки правило первое. Бальные танцы, как впрочем, и все другие, танцуются в паре, то есть вдвоем, иначе в них нет никакого смысла. Одиночество в танцах вредно отражается на мировоззрении. Правило второе… Приглашение к танцу. Кавалер медленно, с достоинством, подходит к даме, пристально смотрит ей в глаза, у дамы веки полуопущены, голова изящно склонена набок, ноги в третьей позиции… приглашение, цыплятки, не терпит суеты! Дама склоняется в глубоком реверансе, хотя нет, впрочем, я забыла, раньше был глубокий, а теперь достаточно легкого, изящного поклона…»