- От семейной расстановки к расстановке травмы (по Ф.Рупперту) - Институт интегративной семейной терапии

От семейной расстановки к расстановке травмы (по Ф.Рупперту)

Профессор, доктор психологических наук Франц Рупперт разработал собственную форму системных расстановок – расстановку травмы. В центре внимания расстановки травмы находятся травматические события, которые имели место в системе, их последствия для системы и сформированные ими судьбы отдельных людей. «Я все больше замечаю, что проблемы, из-за которых люди обращаются за помощью к терапевтам и консультантам, почти всегда носят характер травмы. А потому следует говорить не о семейных расстановках, но о расстановках травмы, если в терапевтической работе на передний план выходит травматичный опыт клиента.» (Ruppert 2007, с. 185-187)

Впервые работу Франца Рупперта я увидела в 2002 году на конгрессе в Вюрцбурге. В то время он работал с различными эмоциональными составляющими клиента; этот способ требует большого количества репрезентантов (заместителей). Каким бы странным все это мне тогда ни показалось, у меня осталось чувство, что произошло что-то важное и новое, чего я пока не понимаю.

Эта встреча стала для меня началом нового этапа: я все чаще сомневалась в методе классических расстановок в той их форме, которой я училась, и искала новые пути развития. Тем более, что в работе других расстановщиков я нередко наблюдала, как они вводят в расстановку «чувства», пусть поиск верных порядков и продолжал оставаться в центре внимания.

Так на протяжении десяти лет выглядела и моя работа, хоть я со временем все больше открывалась навстречу новым подходам. Мало-помалу я осознала, как велика опасность в ходе классической расстановки с ее ритуалами ретравматизации у людей, переживших опыт насилия, злоупотребления и эмоционального голода. Ретравматизация имеет место, когда ведущий упускает из виду, в какой эмоциональной составляющей в данный момент пребывает клиент. Например, в классической расстановке принято полагать, что принятие жизни от родителей является ресурсным ритуалом, который примиряет клиента с системой его родительской семьи. Однако если клиент стоит перед родителями, причинившими ему много тяжкого, пребывая в своей травмированной части, скорее всего, он будет чувствовать себя беспомощным, бессильным и ничтожным. Если в таком состоянии подвести клиента к «родителям» (заместителям родителей), активируются все типичные для ретравматизации эмоциональные паттерны – страха, бессилия и беспомощности. Травмированные родительской системой клиенты не могут «принять» родителей в обычном для классической расстановки смысле. Здесь важно найти альтернативное решение: для таких клиентов важно выйти из системы, чтобы освободиться из пут семейных судеб. Система семьи, в которой из поколения в поколение повторяются травмирующие события, не может являться ресурсом для травмированного ребенка, но представляет собой источник постоянного беспокойства в его душе.

Ресурсы как выход

Фразы типа «я чту полученную от вас жизнь, а остальное я сделаю сам» или предлагаемое Робертом Ланглотцем «я чту полученную от вас жизнь и потому защищаю ее от вас» (Langlotz 2006) cообщают клиенту чувство облегчения и в то же время дают ему понять, что система родительской семьи не может являться источником сил. Как правило, сказав их, клиент чувствует себя всеми оставленным, одиноким и без опоры. Я нашла для себя решение, путем появления в расстановке «ресурсов», например, ангелов-хранителей, будущее, любовь, жизнь, предков, силу женственности, силу мужественности и т.п. Действие потрясающее – расстановки получались насыщенными и ориентированными на решение. Клиент становился счастливым, интегрировав ресурсы в свою жизнь, причем долгое время его состояние оставалось хорошим и стабильным. Однако, когда эти клиенты снова приходили на семинар «за ресурсами», казалось, словно их силы со временем безвозвратно уходят. Я постоянно сталкивалась с этим феноменом, но пока не могла объяснить его себе.

Только благодаря модели Франца Рупперта, который исходит из того, что в ходе перенесенной травмы душа расщепляется на здоровую, выживающую и травмированную части (рисунок 1), мне стало ясно, что выживающее «Я» нуждается в ресурсах, чтобы не прийти в соприкосновение с травмированным «Я». Для выживающего «Я» диссоциация является решением, а не проблемой (Ruppert 2007, с. 41). Все внимание и силы выживающего «Я» направлены на то, чтобы предотвратить контакт травматических воспоминаний с сознательным опытом. Выживающее «Я» живет в постоянном перенапряжении и тратит всю энергию или силы на поддержание диссоциации. Одна клиентка выразила это так: «Словно ресурсы со временем засасываются ненасытной глубокой черной дырой, которой все мало». Это свидетельствует о том, что ресурсы нужны выживающему «Я» для поддержания расщепления личности, а не для его преодоления; в силу постоянного предельного напряжения они быстро истощаются. Франц Рупперт пишет: «После травмы тело становится слугой двух господ: словно на одной лошади восседают два и даже больше всадника». (Там же с. 51)

Душевный раскол после травмы и его последствия

Уже в одной из первых публикаций Франц Рупперт собрал и описал признаки психической травмы (Ruppert, 2005). В угрожающей жизни ситуации активируются древние участки мозга, отвечающие за выживание, в том числе лимбическая система, вследствие чего запускаются в ход связанные с выживанием автоматические реакции: импульсы борьбы и бегства. Если борьба или бегство невозможны, например, в продолжительных ситуациях смертельной опасности, лимбическая система провоцирует состояние окаменения. В состоянии окаменения восприятие реальности и самовосприятие претерпевают серьезные изменения: чувства страха и боли исчезают. Человек, которому в этом состоянии наносятся тяжелые, даже смертельные, повреждения, почти не чувствует боли. В ходе этого удивительного механизма личность расщепляется на выживающее «Я» и травмированное «Я» (которому доступна вся информация о травме). Если перенесшему травму человеку впоследствии не удастся «переработать» травмирующее событие – то есть вспомнить, осмыслить и снова почувствовать диссоциированные чувства – душевный раскол сохранится. Для затронутых лиц это также значит возможность возникновения посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). ПТСР может проявляться на телесном, душевном или духовном уровнях.

На телесном уровне посттравматическое стрессовое расстройство проявляется в виде серьезных заболеваний, поскольку важные сигналы и симптомы, например, боли, вовремя не были распознаны. В ряде случаев клиент вовремя не обращается к врачу, игнорирует симптомы или легкомысленно относится к ним. Такие телесные симптомы как мигрени, аритмии, боли в спине и т.д., делают жизнь невыносимой и (или) превращают её в череду походов по врачам, поскольку травматическая природа жалоб, как правило не распознается. Симптомы по большей части лечатся медикаментозно, а настоящее улучшение все заставляет себя ждать.

На душевном уровне перенесшие травмирующий опыт люди страдают от панических атак, чувства оставленности, внутреннего стресса, экзистенциальных страхов и т.п. А бывает наоборот, человек строит иллюзии относительно собственной неуязвимости и величия, которые чреваты опасными стратегиями поведения. Люди, которые постоянно попадают в угрожающие жизни ситуации, таким образом пытаются преодолеть свою травму и верят, что на этот раз им удастся контролировать положение.

На духовном уровне травмированные люди с головой уходят в религию или спиритуальные иллюзии. Бог, высший разум, вселенная, собственноручно избранный гуру, высшие силы, ангелы и другие поводыри становятся заменой родителей или инстанцией, контролирующей их судьбу. Иллюзии сообщают чувство безоговорочной любви. В то же время они объясняют собственное бессилие, сообщают веру в «больший план» по ту сторону нашего духовного и душевного потенциала, в котором все целесообразно и всему есть место, но никому не дано его постичь.

Отношения с другими людьми превращаются в сплошной хаос, когда из-за отсутствия чувства справедливости и понимания правды или лжи человек перестает различать, когда ему лгут, а когда нет. Духовная смута доходит до того, что даже рукоприкладство находит оправдание, сексуальное злоупотребление воспринимается как не такое уж ужасное, а изнасилование – как мужская слабость. В худшем случае клиент впадает в психотическое состояние, окончательно потеряв ориентацию и уже не в силах различить, где правда, а где ложь, где иллюзия, а где реальность. Потому травмы всегда сказываются на отношениях: на дружбе, любовных связях, на отношениях родителей и детей, а также на отношениях в других группах. Франц Рупперт пишет: «В большинстве случаев травма представляет собой социальное явление. Травмы и процессы привязанности тесно переплелись в человеческой душе». (Ruppert 2007, с. 56)

Четыре вида травмы и их последствия

Уже в монографии «Смятение душ» Франц Рупперт различает четыре вида травм (Ruppert 2002, C. 130):

– Экзистенциальная травма возникает в ходе угрожающих жизни ситуаций, в которых человек переживает смертельную опасность и смертельный страх.

– Травма потери возникает, в первую очередь, вследствие внезапной смерти близкого человека, с которым у затронутого лица есть (была) эмоциональная привязанность.

– Травма отношений возникает, когда первичные потребности ребенка в эмоциональной привязанности, то есть в любви, опоре и защищенности, не удовлетворяются родителями и прочная связь с родителями оказывается для него недостижимой, а родители отвергают ребенка, отворачиваются от него или даже злоупотребляют им.

– Травма системных отношений возникает, когда вся система семьи в целом, вся социальная группа или все общество оказывается под влиянием травмирующих событий, инициированных членами данной системы. Например, убийство, крайняя степень насилия, инцест. В случае травмы системных отношений даже невиновные члены системы не могут ее покинуть, поскольку их выживание зависит от нее.

Примеры четырех видов травмы из моей практики

Ниже я привожу несколько примеров из моей практики, чтобы показать различия между разными травмами по способу их восприятия и по последствиями для затронутых лиц.

Пример экзистенциальной травмы:

Молодой человек 21 года попадает на мотоцикле в тяжелую аварию, виновником которой он является: «Я видел близящуюся аварию и знал, что у меня нет шансов. Выхода не было, ничто с моей стороны не могло предотвратить беду. Когда я это понял, во мне произошло нечто странное. Я вдруг сделался очень спокойным, не было ни чувств, ни паники, ни страха – совсем ничего. Словно я уже умер и мне теперь все равно. И уже в следующий момент произошло столкновение. Когда я очнулся, я с удивлением увидел стоящих рядом санитаров-спасателей. Первый вопрос, который я им задал, был о мотоцикле, не покарежен ли он. О девушке, с которой я был обручен, и которая сидела сзади на мотоцикле, я совсем забыл. Мне до сих пор стыдно об этом вспоминать. Не могу себе объяснить эту реакцию. Только когда я услышал голос, зовущий: «Сюда, здесь еще кто-то лежит», – я вспомнил о невесте. Моя левая нога превратилась в бесформенное месиво, и, тем не менее, я не чувствовал боли. В больнице врачи сказали, что ее надо ампутировать, если я хочу дожить до завтра. Я ответил:

– Режьте к черту.

С того несчастного случая я не знаю страха и совсем не боюсь смерти. Если бы я тогда не пришел в себя, я так бы и не узнал, что перешел в царство мертвых.

Этот мужчина после аварии практически перестал чувствовать страх, опасность и боль. Когда годы спустя у него на лице появилось рожистое воспаление, он решил, что это солнечный ожог. Кроме того, он постоянно выходит за рамки своих телесных возможностей, считает себя неуязвимым и не понимает других людей с их страхами, болью и слабостями.

Это один из вариантов, как может проявляться душевный раскол после экзистенциальной травмы. Диссоциация делает адекватные реакции на определенные ситуации невозможными. «Выживающая часть» ни за что на свете не хочет снова потерять контроль над собственной жизнью и без конца попадает в ситуации, в которых «она» думает, что может контролировать положение. В случае молодого человека все усугубляется высоким уровнем агрессии, к тому же временами он бывает надменным и чересчур уверенным в своей правоте.

Пример травмы потери:

Ребенок молодой матери умирает в возрасте 19 месяцев от рака. Перед смертью его состояние значительно улучшилось, он даже мог провести несколько недель дома, родители лелеяли надежду, что рак удалось преодолеть. Неожиданно с одного дня на другой состояние ребенка ухудшилось, он вернулся в больницу, где и умер несколько дней спустя на руках у отца. Мать говорит: «Я не могла прикоснуться к сыну, не могла обнять его, я словно окаменела. Не могла поверить, что он умер. Все мне казалось ненастоящим. Я совсем ничего не чувствовала, все проходило мимо меня. Это состояние продолжалось несколько дней, я была полностью невменяемой. В день похорон я видела много людей, обоих живых детей, мужа, родителей и маленький гроб. Все плакали, а я не могла понять почему. Мне думалось, я словно очутилась в нелепом фильме и стоило большого труда не расхохотаться, такой абсурдной мне представлялась ситуация. Сегодня я спрашиваю себя, что, должно быть, думали обо мне люди. За все дни траура я не проронила ни одной слезы и с трудом сдерживала смех».

Спустя несколько недель жестокая реальность настигла ее. Женщина страдала от почти невыносимых физических и душевных болей. Она развивала иррациональные страхи, каждый раз впадала в панику и отчаяние, когда детям нездоровилось, не могла пойти с ними к врачу и была эмоционально не в состоянии заботиться о них. Чтобы вынести боль, женщина с головой погрузилась в иллюзию, в правильности которой она была убеждена, что ее маленький сын умер лишь телесно, а его душа осталась с ней. Она проводила каждый день по нескольку часов в комнате сына, чтобы войти в контакт с ним. Ее невозможно было разуверить в том, что он посылает ей «знаки»: случайно заблудившуюся в детской бабочку или «его запах», который, как ей казалось, она чувствует. Ветерок, пошевеливший занавеску, она считала доказательством, что сын где-то рядом, только на другом уровне, куда нам, людям, пока нет доступа.

Последствия раскола после травмы потери иные, чем при экзистенциальной травме. При травме потери существует проникновенная душевная связь с умершим человеком. Если мать теряет ребенка, пересматривается вся картина мира. Вследствие раскола мать отказывается принять смерть ребенка. Выживающая часть не может и не имеет права осознать его смерть, потому что в противном случае велика опасность умирания вслед за сыном. Каждодневная жизнь постоянно конфронтирует женщину со смертью ребенка: пустая детская, нетронутые игрушки, неношеные платья и т.д. Чтобы вынести невыносимую боль и не наложить на себя руки, приходиться искать спасения в иллюзиях. Травме потери требуется время. Слезы, гнев, уход в иллюзии являются необходимыми механизмами, чтобы в конце концов принять факт смерти любимого человека. Люди в трауре часто чувствуют себя изгоями, им нет места в обществе. Друзья, знакомые и коллеги по работе отдаляются, потому что часто не знают, как себя вести. Затронутые лица это видят и тоже отдаляются. У перенесших травму потери людей есть хорошие шансы преодолеть расщепление, если они продолжают жить в обществе, которое научилось обходиться со скорбью, которое поддерживает осиротевших людей и помогает им. Диссоциация сохраняется, если человек не оставляет упреков, упорствует в своем горе, боли, гневе и отказывается принять сам факт смерти.

Однако здесь важно различать, идет ли речь о смерти родителей взрослого человека, партнера, друга или ребенка. Тяжелее всего приходится детям, которые теряют одного или сразу обоих родителей, а также родителям, потерявшим ребенка. Здесь иллюзии помогают сохранить жизнь, например, когда ребенок верит, что мама или папа вернется, или когда родители крепко верят, что душевная связь не порвется никогда и что они навсегда сохранят контакт с умершим ребенком. В течение некоторого времени иллюзии помогают справляться с собственной жизнью. Однако если взрослый человек по прошествии времени все еще не может пережить смерть родителей или партнера, скорее всего мы имеем дело с травмой отношений.

Пример травмы отношений:

Одна женщина забеременела вследствие изнасилования собственным мужем. Еще во время беременности она отвергает ребенка и многократно пытается его абортировать. Родившись, ребенок (дочь) отказывается от груди матери и чуть не умирает от голода. Девочка становится «принцессой» отца, который эксплуатирует ее, в том числе, для своих сексуальных потребностей.

Отвергнутая матерью и сверх меры любимая отцом, девочка не может развить собственную идентичность и представление о собственных потребностях. Как бы она ни слушалась, как бы ни ластилась к матери, ей не удастся добиться маминой благосклонности. Мать остается по отношению к дочери холодной и бесчувственной. Она говорит: «Как бы я ни старалась, что бы я ни делала, я не могла угодить матери. Так было до самой ее смерти. Я ни на секунду не переставала бороться за ее любовь. В старости я заботилась о ней, ухаживала за ней вплоть до самопожертвования. Я все думала: «Что со мной не так? Мол, я не такая, как надо». От отца я получала нежность и близость, по которым я так томилась, однако они мне дались дорогой ценой, которую я по-настоящему осознаю только сейчас. Больше 20 лет я прожила в браке без любви, повторив судьбу моей матери. Я хотела, чтобы он меня любил, а он все больше отталкивал меня. И даже отказывался есть еду, которую я для него стряпала. Со временем я стала толстеть. Сегодня мне 60 лет, у меня большой избыточный вес, я стремлюсь к нежности в партнерских отношениях, но постоянно встречаю мужчин, которые используют меня в сексуальном плане. Все говорят, я должна научиться себя любить… Но когда я смотрю в зеркало, я испытываю чувство отвращения.»

Мать этой женщины не могла вследствие изнасилования развить привязанность к собственной дочери и была не в состоянии дать ребенку необходимую любовь, опору и защищенность, в которых маленькие дети так нуждаются. Дочь не могла объяснить эмоциональную холодность матери и пришла в выводу, что недостаток в ней самой. Таким образом, она построила иллюзорную конструкцию: стоит только «особенно хорошо себя вести», и мама полюбит тебя. Положение усугубила перенесенная в сексуальный план любовь отца, которую дочь не могла ни понять, ни классифицировать. В результате – сумбур чувств. «Выживающая часть» клиентки позволила ей построить блестящую карьеру, закончить университет, добиться больших успехов в профессии, найти почтение и признание. А эмоционально она осталась инфантильной и голодной, что вызвало немало сложностей, в том числе, в дружеских отношениях. Ожидания, что кто-то, наконец, ее полюбит, стоит только постараться, не исполнились. Ее часто отвергали, встречали отказом, использовали, что все больше убеждало клиентку в чувстве собственной никчемности и бесценности.

Пример травмы системных отношений:

Одна женщина вот уже много лет страдает от тяжелых физических болей. Ни одному врачу не удалось найти телесную причину боли и поставить диагноз. За плечами женщины – долгая череда походов по врачам, бесконечные психотерапии вплоть до госпитализации в психосоматические клиники, поскольку время от времени ее посещают мысли о самоубийстве.

Она рассказывает: «Отец в 17 лет добровольцем записался в снайперы и отправился на фронт. Он всю жизнь кичился своими военными подвигами, и у нас всегда дома было оружие. Моя глупая мама позволяла отцу командовать собой и закрывала глаза на то, что отец сексуально злоупотреблял сестрой. Сегодня я знаю, что он злоупотреблял и мной. Я рассказала матери о злоупотреблении в отношении сестры, но она мне не поверила. А дед злоупотреблял сводной сестрой, которая жила с дедушкой и бабушкой. Когда отец узнал об этом, он установил плату за молчание и получал с деда деньги. Я очень любила дедушку. Он был единственным человеком, к которому я была эмоционально привязана. После его смерти меня окружал кромешный ужас. Отец распускал руки, да и мать тоже. Я жила в постоянном страхе перед родителями. Они были для меня совершенно непредсказуемы. В терапии, которую я неоднократно проходила, никто и слышать не хотел о сексуальном злоупотреблении, не то чтобы пускаться в расследования. Пока я не встретила терапевта, которая мне, наконец, поверила.

Мой сын – психотик. Вот уже много лет у нас нет контакта. Однажды он сказал, что только я могу избавить его от безумия и внутренних голосов, но я не знаю как. Когда я сказала ему об этом, он перестал со мной общаться. Я должна содержать его в финансовом смысле, поскольку он не может работать. Моя мать умерла, отец еще жив, я ненавижу их обоих. У меня иногда перед внутренним взором возникают картины, как мать пытается убить меня. Мне все время снятся сны – подчас настоящие кошмары – и я просыпаюсь в холодном поту. Сны говорят о том, что действительность на самом деле была еще более жестокой, чем позволяют судить мои сознательные воспоминания. Сестры не общаются со мной, считают меня сумасшедшей. Вдобавок к эмоциональному хаосу меня мучают боли во всем теле. Я не хочу принимать таблетки. У мамы была зависимость от таблеток, и я не хочу тоже от них зависеть. Мне нужна ясность – для себя и для сына. Если телесные боли не прекратятся, я больше не хочу жить. Но я не сдаюсь, не теряю надежды и мечтаю о нежных партнерских отношениях».

Это описание показывает, какой «раздрай» возникает в душе вследствие травмы системных отношений. У клиентки в ее системе не было ни ориентиров, ни представления о справедливости и несправедливости, правде и лжи. Только сны, да душевная и телесная симптоматика помогли ей мало-помалу осознать, какую жестокость ей пришлось пережить в родительской семье. Она уверена в том, что ей пока известна далеко не вся правда. Путь к ее актуальному состоянию стал для клиентки непростым и длительным процессом: от неведения через предчувствие, догадки, сомнения и нежелание верить к сбору указаний и улик, появлению воспоминаний, приходу уверенности и ясности.

Типичным для травм системных отношений является прекращение общения с ближайшими родственниками, «например, когда братья и сестры или дети начинают копаться в семейной истории или разбираться с собственной биографией» (Ruppert 2007, с. 109). В описанном мной случае сестры клиентки разорвали с ней контакт.

Из системной травмы получается травма системных отношений, когда семьи, социальные группы или целые общественные системы оказываются травмированы. Когда люди вырастают в системе травмированных отношений и добиваются высокого положения в политике, как например, Адольф Гитлер, это имеет губительные последствия для всего народа (Ruppert 2002, с. 388-390). Вследствие засилья так называемой «черной педагогики» в то время было много людей с травмами отношений. Из-за множественных расщеплений люди в подобных системах живут, «общаясь» только выживающими частями. В таких системах случаются инцесты, гибель по недосмотру, убийства, пытки и т.п. – детей, родственников, членов одной группы. «Совесть насильника перестает функционировать, поскольку все необходимые для этого чувства оказываются отщеплены. У выживающего «Я» в распоряжении уже нет основополагающих чувств для реалистической оценки дозволенного или недозволенного». (Ruppert 2007, с. 108). В таких системах преобладают страх, ненависть, эмоциональная холодность, чувства вины и стыда, которые постоянно вновь и вновь возникают в подобных травматичных ситуациях.

Травма отношений и травма системных отношений вчера, сегодня и завтра

Когда я начала работать по методу Франца Рупперта, в первое время мне было трудно поверить своим глазам. Когда я отказалась от желания руководить расстановкой и уже не вмешивалась в происходящее как раньше, предлагая заместителям решения и указывая правильные места, а вместе с клиентом позволив расстановке свободно развиваться, в расстановках стала проявляться действительность, которая часто превосходила мои самые страшные фантазии. Насилие, сексуальное злоупотребление, эмоциональная холодность, халатность, убийство являются скорее правилом, чем исключением, как принято полагать, вернее как полагают наши выживающие компоненты «Я».

Мать, пережившая сексуальное злоупотребление и насилие, функционирующая исключительно в своей выживающей части, не может защитить своих детей от подобных вещей, поскольку последние ей не представляются такими уж ужасными. Так в расстановке дочери, которой злоупотребил отец, одна мать убежденно сказала:

– Пусть она не придуривается; ничего такого здесь нет.

Франц Рупперт пишет: «Когда мужчины и женщины со своими диссоциациями живут вместе, борясь друг с другом, цепляясь друг за друга и функционируя исключительно в стратегиях выживающих «Я», они творят вещи, которые даже в самой травмированной и эмоционально притупленной среде не могут считаться нормальными. Например, инцест с отцом или с матерью, половой акт с другими родственниками, братьями, сестрами, бесчисленные аборты на поздних сроках беременности, убийство младенцев сразу после рождения, выдаваемое за несчастный случай, убийство детей постарше, избавление от детей из инцестуальных связей, когда матери отдают их в детский дом или на усыновление». (Ruppert 2007, с. 106)

Если оглянуться на «историю детства», станет понятнее, почему мы сегодня почти каждый день читаем в газетах о мертвых новорожденных, найденных в мусоропроводе, о брошенных грудничках, о детях, подвергнувшихся злоупотреблению и сексуальной эксплуатации, о детях, умирающих от голода и жажды, о социальных работниках и педагогах, которые, наблюдая данные семьи, ничего не слышали и не видели… В прошлом в течение многих поколений детьми злоупотребляли, детей били, бросали и убивали. В Античности сексуальное злоупотребление было в порядке вещей, да и в Средневековье и в Новое время у детей не было защиты и надежности, которые необходимы ребенку для полноценного развития. Великие педагоги Просвещения – Кант, Руссо и Локк – распространяли трактаты о воспитании, которые переиздаются и читаются многими родителями и сегодня. А если перечитать биографии этих трех выдающихся философов Просвещения с фокусом внимания на детскую травму, многое станет ясным. Ни у Канта, ни у Локка детей не было, а Руссо отдал своих пятерых детей в воспитательный дом.

По причине собственной печальной истории многие родители сегодня не знают, что делать, и часто оказываются не в состоянии воспринять потребности своих детей. В то же время, требуют (часто неосознанно) удовлетворения собственных детских потребностей в как можно более безусловной любви. Дети оказываются не в силах соответствовать этим непомерным требованиям, по праву сопротивляются им и получают ярлык «гиперактивный, трудно воспитываемый ребенок, тиран». Супер-няни призваны помочь сегодняшним родителям справиться с потомками-тиранами. Требуется мужество, чтобы заглянуть в свое детство, потому что это может значить уход из родительской семьи. Чтобы внести ясность и поверить в себя, необходимо оставить всю ответственность родителям, какими бы тяжелыми не были их судьбы. Ребенку это не под силу, а взрослому человеку – вполне. Последнее означает - не упрекать, но поверить в свою эмоциональную реальность, серьезно относиться к ней, точь-в-точь как мы чувствовали в детстве. Пока родители скорее верят супер-няне и сомнительным советам книг по воспитанию, они по-прежнему будут растить детей с травмами отношений, а те впоследствии будут себе искать партнеров с травмами отношений. И игра начинается снова – на новом витке нисходящей спирали. (Похоже на межпоколенную передачу по М. Боуэну со снижением уровня дифференциации в каждом последующем поколении – прим. М. Бебчук).

Американский психоисторик Ллойд Демос открывает начатое им в 1974 году исследование «психогенетической истории детства» следующими словами: «История детства – кромешный кошмар, от которого мы только-только пробуждаемся. Чем дальше мы оглядываемся назад, обращаясь к истории, тем все менее приемлемым становится уход за детьми, забота о них и тем больше возрастает риск детских убийств, побоев, пыток и сексуального злоупотребления». (deMause 1980, с. 12). Леноре Терр в своей книге «Забыть ужасное, вспомнить целительное» пишет: «Пережитая травма часто превращается в навязчивое повторение. Только когда травматичный опыт выйдет на свет, наступит исцеление». (Terr, 1995).

Расстановка травмы по Францу Рупперту представляет собой неоценимый вклад в освещение реальной истории детства. На мой взгляд и по моему опыту – возможно самый важный вклад, который существует в терапии травмы. Потому что он не упускает из виду обе стороны медали: систему семейных отношений и ею спровоцированную индивидуальную травму. Это видение ново, насколько мне известно, его в такой предельной ясности до Франца Рупперта никто не высказывал.

Расстановки травмы – сродни свидетельским показаниям. Они проливают свет на духовное и эмоциональное расщепление, бредовые представления, иллюзии о совместной жизни людей и помогают клиенту мало-помалу обрести ясность. Он осознает, что случившееся с ним – далеко не нормально. Он постепенно учится снова доверять своим чувствам, учится отличать справедливое от несправедливого.

Расстановка травмы

Запрос клиента является центральным моментом расстановки. Франц Рупперт работает с составляющими личности, с различными частями «Я». Так в расстановке проявляются «выживающие» части личности, «травмированные» части и «здоровые». Расставленные части могут в контексте расстановки травмы свободно двигаться и говорить. Свобода заместителей не ограничивается никакими условиями, нет ни цензуры, ни внешнего вмешательства, ведущий не меняет позиций участников. Таким образом, в расстановке участвует не отец и не мать клиента, а соответствующие составляющие «Я» этого человека. Это значит, что мать в системе может быть представлена тремя заместителями, а сам клиент стоит в расстановке вместе с разными составляющими своей личности.

«Выживающие составляющие», как правило, хорошо функционируют, контролируют положение, строят иллюзии и не имеют контакта с «травмированными частями» личности. «Травмированные составляющие» часто ведут себя беспомощно, бессильно, выглядят окаменевшими, отрешенными и погруженными в себя. «Здоровые части» обладают способностью выражать сочувствие, боль, грусть или гнев.

В расстановке проявляются диссоциации и симбиотические переплетения судеб, которые возникают вследствие перенесенного травмирующего события. Например, в расстановке, темой которой являлось злоупотребление отцом дочерью, одна часть клиентки предлагала себя отцу и была готова сделать для него все, лишь бы получить его любовь. Другая часть клиентки, погрузившись в себя, сидела в углу на корточках с отрешенным видом, а третья часть хотела наложить на себя руки, чтобы не сойти с ума. Наблюдая за отцом, можно было увидеть, что одна его часть нуждалась в клиентке для удовлетворения своих потребностей, а другая часть сопротивлялась этому и хотела освободиться от клиентки. Поскольку свободу заместителей ничто не стесняло, раскол нашел внешнее выражение в действиях участников расстановки. И клиентка поняла, что одна ее часть была готова сделать все для отца, чтобы избежать соприкосновения с болью, предательством, скорбью и помешательством. В этом случае нам удалось сделать первый шаг на пути к «внутреннему исцелению», по выражению Франца Рупперта: клиентка смогла увидеть травмированного ребенка в себе и испытать сочувствие к себе и своему душевному разладу.

Францу Рупперту важно, чтобы клиент понял, почему произошло расщепление. Тогда клиент почувствует и увидит причинно-следственные связи между пережитой травмой и его жизненной ситуацией. Главная цель терапевтической работы заключается в устранении душевного раскола и обретение клиентом опоры в себе самом. Важно, чтобы клиент вспомнил и осознал весь ужас случившегося с ним, тогда он проникнется сочувствием к себе и к своим душевным ранам. Это сочувствие не следует путать с жалостью к себе. Здесь речь идет о ласковом чувстве понимания и любви к себе. Удастся оно – отпадет надобность в иллюзиях, позитивных аффирмациях и прочих трюках выживающего «Я» для подтверждения своей правоты, поскольку диссоциированный человек в себя и в силу расщепления по-настоящему не верит. Если пр

Версия для слабовидящих (Страница ' - От семейной расстановки к расстановке травмы (по Ф.Рупперту)')

Вернуться на главную страницу